Артём всегда был ярким человеком. Уверенный, харизматичный, деловой. Он ездил на дорогих машинах, посещал закрытые вечеринки, знал, с какой стороны держать бокал и как говорить с людьми так, чтобы они чувствовали себя особенными. Женщины в его жизни менялись часто — эффектные, стильные, современные.

Когда он однажды за обедом сказал:
— Я решил жениться,
все замерли в предвкушении, ожидая увидеть очередную богемную звезду столицы.

Но на следующий вечер он привёл в дом Аню.

Аня была простой. Настолько простой, что это казалось почти театральным. Косичка, скромное платье, без макияжа, с тихим голосом и умением слушать. Она приехала из глубинки, работала в сельской школе и не пользовалась соцсетями.

Родственники были в замешательстве. Тётя Лида спросила:

— Артём, ты уверен?

Он только улыбнулся:

— Никогда в жизни я не был увереннее.

Через месяц они переехали в нашу общую с ним квартиру. Я временно уехал — командировка за границу. Когда вернулся через три недели, уже на пороге почувствовал: что-то не так.

В квартире было идеально. Даже чересчур. Ни соринки, ни запахов, ни звуков. Тишина стояла такая, будто дом затаил дыхание.

Я прошёл в свою комнату. Компьютер был включён. На экране — документ.

Файл назывался: «Записано».

Я открыл его. Это был текст. От моего имени. Он начинался со слов:

«Мне всегда было сложно говорить об этом вслух…»

И дальше шли строки, в которых я узнавал себя. Свои мысли. Свои воспоминания. Свои страхи. Причём — те, которые я никогда не произносил. Никому. Даже себе, если быть честным. Это были слова, которые я, возможно, однажды сформулировал в голове — в полудрёме, в тревоге, в одиночестве. Но не записывал. Не делился.

И всё же они были там.

Я не мог оторваться. Это было как читать дневник, который я не помнил, что вёл.

Я открыл другие документы.

Письмо от имени Артёма.

Дневник, якобы написанный нашей покойной матерью.

И что-то внутри меня сжалось.

Я прошёл в спальню.

Аня сидела в кресле. В наушниках. С закрытыми глазами. Перед ней лежал блокнот. На полу — аккуратная стопка листов, исписанных разными почерками. Я узнал свой. Узнал почерк Артёма. Узнал даже характер письма мамы.

— Это… ты писала? — спросил я.

Аня открыла глаза и кивнула.

— Не совсем. Я просто слышала. И записала. Они… говорили. Здесь много голосов.

— Кто «они»?

Она посмотрела на меня спокойно, без тени испуга:

— Все, кто не был услышан. Все, кто хотел быть понят, но так и не смог.

Артём приехал, когда я позвонил ему.

Он ничего не сказал, пока не прочитал письмо. То самое — от имени мамы. Когда закончил, долго смотрел в одну точку, потом вытер глаза и сказал:

— Она знала. Или слышала. Или чувствовала. Я больше не пытаюсь это объяснять.

Они уехали через неделю. Сняли дом в лесу. Без соседей, без связи.

Иногда он пишет мне. Коротко:
«Аня по-прежнему выходит ночью во двор. Сидит. Ждёт. А утром — новые страницы.»

Я не спрашиваю. Он не объясняет.

Но с того дня я начал по-другому относиться к тишине. Потому что теперь я знаю:

Самое страшное — это не то, что ты не знаешь,
а то, что кто-то может знать о тебе больше, чем ты сам.